Девушка в чёрных брюках. Поэма. Часть первая.
Странной и вовсе не видной звездою
Утро кричало о седьмом сентября,
По глухим переулкам - стена за стеною
Смотрели на город окон глаза.
Облегчённо вдыхая осенний ветер,
Люди выходили из гетто метро,
Где-то весело кричали дети,
И несколько мужчин прошли в пальто.
Блистая люками канализаций,
Московский ломился от тысяч машин,
В дорогом ресторане изысканных граций
Официантка разбила старинный кувшин.
---
В осеннем слепом полумраке квартиры,
В одной среди сотни подобных квартир,
Девушка в брюках, одна в этом мире,
В умывальник кидает законченный пир.
От Парка Победы до станции "Невский",
Где чернеет ухоженный мутный канал,
Где, наверно, когда-то гулял Достоевский,
И, подумав, окурки в воду бросал.
Отсидев через силу четвёртую пару,
Она летит домой, чтобы опять
Услышать под окном поющие гитары,
Поесть, подумать и поспать.
На вид ни сколько не старушка,
Внутри - а кто её знавал?
Лежит с руками под подушкой,
И снится ей весёлый бал.
----
Там, где звенящий ужас ночи,
Где шум приехавших гостей,
А из окна уж рожи корчит
Сам самозванный царь чертей.
И мертвецы в зелёных фраках,
С утопленницами и без них,
Загрызанный вчера собакой
Во храм стремившийся жених,
И без руки какой-то в майке,
Кричит "отрой меня, я жив!",
И старая сиделка в тайках,
Утопла, лишь немного не доплыв.
Какой-то старый и моложе,
Сынишка, видимо, с отцом,
И те бегут, бегут к подножью,
Все посещают чертов дом.
И вот, собравшись шумною толпою,
Ждут королеву торжества.
И вот, из царских выходя покоев,
Является толпе она.
Завиты волосы довольно витиевато,
Скрывают перчатки пальцы рук,
Одета, вроде бы, как надо,
Когда б не пара чёрных брюк.
---
Опять знакомый звон - проснулась,
Оделась, вышла и пошла,
На переходе чуть заметно оглянулась,
Чертей последних прогнала.
И снова, только солнце за дома садится,
Выкатывается диск луны,
А ей всё снится, снится, снится,
Снится этот бал у сатаны.
Где девушка в чёрных поглаженных брюках
Встречает гостей на приёме в свой дом,
И так и прут они из канализационных люков,
И бомж, и паж, и человек с зонтом...
Суббота! Солнце из последней силы грело,
"Да будет этот день!" - воскликнула она!
И чтоб на сердце там не очень сатанело,
Она ушла гулять с утра.
Качели, парки, аттракционы, бары -
Ни денег, ни желанья нет.
Идёт туда, где каждый день фанфары
Играют в её честь куплет...
---
Пустырь. Железная дорога. Травы.
Болотный пруд как смерть для ручейка,
Всем в детстве было почему-то не по нраву
Гулять здесь до последнего звонка.
А ей противны были девичьи беседы,
Сопливые признания и первая любовь,
Она пыталась привести сюда соседа,
Но тот здесь изорвал все ноги в кровь.
С тех пор держался он на расстояньи
От этих странных для него затей,
Его мамаша верила гаданьям
И через пару лет уехала в СиднЕй.
С тех пор одна, с тех пор ни слова
Нигде и никому о прелести лежать
С восьми часов до полвторого,
За облаками от завода наблюдать.
Здесь каждая травинка мыслям вторит,
И каждый поезд вкрадчиво твердит,
Что плох отец, который дочку порет,
И дочь плоха, которая молчит.
И мать, погибшая при странных родах,
Хрипевшая "Не приведи господь
Таким акулам плавать в здешних водах,
Как моя дочь - ни дух, ни плоть".
Все воспоминания и рассказы детства
Проходят медленно парадом здесь,
Безотказное и безысходное средство,
Чтоб осознать сознания смесь.
И медсестра, стиравшая пелёнки,
И старый дед, неведомо какой,
Забравший этого ребёнка
Встретил с ним и свой покой.
Потом какие-то заплаканные девы
Перевезли ребёнка в Ленинград,
Но у кого-то, к сожаленью, сдали нервы,
И странное дитя отправили назад.
Затем отец, явившийся некстати,
Решил её немного воспитать,
После чего она, насилу встав с кровати,
Одну дорогу выбрала - бежать.
И вот теперь, студентка-ленинградка,
На всём земном пространстве ни души,
Которая вдруг отгадала б загадку
Такой сознательной и несознательной глуши.
---
Вот полвторого, надо собираться,
Вставать с травы и до метро идти,
Не хочется надолго расставаться
Со всем, что было и всем, что впереди.
---
Бывает, кто-нибудь в ужасный ливень
Задумает бежать через поля,
Дёрн ли ему размокший не противен,
Или слишком непроста нужда...
Такого торопыгу мало, что спасает
В бескрайних зарослях кустов и трав,
И злая молния его ласкает,
Показывая всем свой кроткий нрав.
Лежит на земле, как муравей на печке,
Непонимание застыло на лице,
Незнающее замерло сердечко,
Погиб чудак, в концов конце!
Бывает, неспешно проходящего по стройке,
Кого-то настигнет летящий кирпич,
И будет череп мгновенной раскройки,
И тело внезапно разобьет паралич.
Бывает, просто сердце идти не захочет,
Или выстрелит какой-нибудь чудак в висок,
Или ванну кровью кто-нибудь замочит,
Не сумев сдержать эмоций приток...
Всё бывает, всему есть странное местечко,
И со всем этим сравнимо забытьё,
Которое случилось с ней на "Чёрной речке",
Куда она направилась по новое бельё.
Как молния, как пуля, как кирпич влетел
В её забаррикадированный мозг сигнал.
Он, видите ли, там не разглядел,
Как кто-то просто мимо пробегал.
"Подумаешь, какой-то, да мало ли какой,
И что это я в голову взяла!" -
Так думала она, смотря на герб литой,
Подумала, забыла и в вагон вошла.
---
Субботний день прошёл, пора бы воскресенью
Стучаться и ломиться в её дом,
Пора бы снова страшным сновиденьям
Покрывать её в постели целиком.
Но ей заместо уж знакомых бесов,
Заместо бала в чёртовом особняке,
Приснился реденький кусочек леса,
А на поляне - он в дырявом сапоге.
Любопытством раздираемая дама
В чёрных брюках и улыбкой на губах,
Серее серого на голове панама,
И заинтригованность в сверкающих глазах.
Подходит к милому, чтоб он её не видел,
И нежно прикасается к плечу.
Как трогает заслуженный целитель
Своих больных, не доверяющих врачу.
Обернулся он мгновенно и нервозно,
Как будто в каждом её пальце - яд,
Она - в испуг, но было уже поздно, -
Его глаза голубизной горят.
Она: "Привет, давно тебя ждала я,
Себя молила не мечтать,
Но ты... как изморось в жару косая,
Как после пола мягкая кровать".
Он выслушал, привстал и - нету,
Сказать успел он лишь одно:
"В наш Ленинград вернулось лето,
Ночью минус два, а утром - ноль".
Вскочив с кровати, видит - точно,
Телеприёмник говорит,
Заморозки обещают ночью,
А утром небо заблестит.
Значит, так, опять прогноз погоды,
Не выключила телеприёмник вновь...
Не став смотреть показы моды,
Она ушла в завесу снов.
Но воскресное утро, кончаясь,
Не дало ни единого сна,
И она, от дремоты качаясь,
Позавтракав, гулять пошла.
И снова коптящие трубы завода,
Снова составы один за другим,
Кстати, обещанная ночью погода,
Туман и ветер, и горизонт незрим.
Но что-то не так, но что-то иначе,
Что-то стало не по себе,
Словно невидимый кто начал
Играть, не умея, на старой трубе.
Словно какой-то дворовый мальчик
Стучит по ржавым водосточным червям,
Определённо - что-то стало иначе,
Будто вышел указ казнить палача.
Из положенных полдней не просидев и часу,
Рванула девушка оттуда поскорей.
Такое чувство, будто богатырь кирасу
Скинул, а сам малыша не сильней.
Куда бежать? Домой - не надо,
Пусто там, живых там нет.
Доехала зачем-то до летнего сада,
Но через пять минут - простыл и след.
К Исаакию - срочно, на крышу, к птицам,
Закрыт Исаакий - нет пути,
Фасад, поймите, у них выцвел,
Обязаны, они, поди, ремонт вести!
Куда? Обратно бросилась в промзону,
Но где же, где же эти облака?
Где эти грязные газоны,
Где свалки пёстрая гора?
Всё тут. Ничто за день не изменилось,
Всё та же свалка, рельсы, грязь,
И сколько раз ей раньше снилось,
И рваные носки, и старый таз.
Но нет! Не стоит верить глазу,
Здесь кто-то уволок её покой,
Здесь кто-то распылил заразу,
Над этой закоптелой стороной.
Прильнув к перилам пуганой овечкой,
Себя не помня, мчит в трубу,
"Следующая станция Черная Речка", -
Последняя надежда и табу.
----
У Мавзолея злые часовые
Стоят, ни шагу, ни прыжка.
И не поймёшь - живые, неживые?
Озлобишься и дашь пинка.
Как будто кто его поставил
И кучу денег заплатил,
Надиктовал телегу правил
И восвояси укатил.
Как будто дали по макушке
С размаху белым кирпичом
Из леса будто на опушку
Пришёл мужик и стал махать мечом.
Так и стоял товарищ, недоумевая,
Что это за существо с бельём?
И, шагу сделать не дерзая,
И ночью так стоял, и днём.
Открылись двери. На перрон ступила,
Вдруг вздрогнула и затряслась.
Площадка, где она журнал купила
Теперь сиренью разрослась.
И ум её пленил великолепный запах,
И мысли поплыли о том или о сём,
И кот на чётырех пушистых лапах,
И тень под крышей жарким днём.
Но что-то помешало ей уйти в свою мечту,
Какой-то импульс для движенья дан -
И вот она, как будто бы в бреду,
Как будто избавляясь от немытых ран,
Идёт и видит и не видит и не знает,
Кто там стоит, а может, и никто,
И тихо-тихо по земле ступает,
Выходит она из метро.
Вот, тот киоск, вот тот журнальчик
А тут - сирени и коты!
Какой-то босоногий мальчик
Страдающий ещё от слепоты,
Какие-то прохожие проходят мимо,
Не замечая ничего вокруг!
Как это они не видят - мило!
Ведь вот же, вот же, вот он, друг!
-----
Пустырь. Железная дорога. Травы.
Всё вроде тоже, но теперь уже
Лежать ей одиноко не по нраву,
У неё теперь здесь протеже.
Лежат вдвоём, скрестивши вместе руки,
Трава играет в светлых волосах...
Прекрасная студентка в чёрных брюках
И парень трубочист в оранжевых трусах.
апрель-май 2003 г.